Питеру не было и двадцати лет, а потому он был безвозвратно и бесповоротно влюблен в науку. Ещё со школы он мечтал о том, что будет открывать неизвестные и неизведанные миры старых новых цивилизаций, а потому прилежно учился, старался и был, кажется, самым младшим участником международной экспедиции. Он гордился этим даже больше, чем поцелуем на выпускной (а Питер девушек боялся), а потому первым вызывался на любое задание.
Впрочем, ни одна книга из сотен прочитанных за жизнь, не готовила его к тому, что месяц в полевых условиях будет невыносимо.
Он боялся насекомых, боялся каждого шороха, но больше всего боялся ударить в грязь лицом перед мисс Л.
Мисс Л он вообще боялся больше любой другой девушки. Она казалась ему в тысячу раз умнее его самого, и каждый раз, когда он пытался заговорить с ней о чем-то, связанным с их исследованием, она мягко поправляла его и рассказывала раза в три больше, чем он знал. А ещё у нее были настолько рыжие волосы, что Питер часто представлял ее героиней какой-нибудь древней сказки, в которой она была то феей, то фейри, то колдуньей. Но Питер ей, конечно, об этом никогда не расскажет. Он вообще боялся разговаривать с мисс Л, даже когда она хвалила его успехи или улыбалась ему. Она вообще улыбалась и подбадривала всех, громко смеялась над каждой его глупой шуткой, и смех ее был жутко заразителен.
Студент, впрочем, замечал, что когда мисс Л думает, что на нее никто не смотрит, она становится очень грустной. Это было особенно заметно после отбоя, когда она сидела перед костром и смотрела в огонь, а ее лицо было похоже на печальный лик мраморного изваяния. Однажды она заметила Питера и улыбнулась, подвинулась и пригласила посидеть с ней. Они ещё пару часов разговаривали о чем-то, и мисс Л снова была веселой, но его не покидало ощущение, что она где-то совсем не здесь. И она все прятала забинтованную руку, неделю назад покусанную обезьяной, хотя глубокие царапины от когтей на щеке и шее почти уже затянулись.

- Проклятье, - зашипела Ривер, осматривая собственную руку. С каждым днем состояние ее ран становилось все хуже, но покидать экспедицию в на середине она явно не собиралась, а потому, полив руку антисептиком, девушка снова крепко ее замотала, не обращая внимания на пульсирующую боль, которая преследовала Лэрд уже неделю. В конце концов, никому не стоит об этом знать, даже мальчишке-второкурснику, который хвостиком бегал за ней и пытался то принести ей еды, то чай, то бог весть что еще. И все это, кажется, с того самого момента, когда она сняла с его рюкзака паука почти голыми руками.
И что страшного было в безобидной букашке?
Ночь в тот день выдалась особенно холодной, и утром особенно теплее не стало, а потому Ривер выбралась из палатки в свитере, оглядывая собирающихся коллег в футболках.
- Профессор, Вам не холодно? – обратилась она к своему преподавателю, который с ужасом взглянул на рыжую, а потом дотронулся очень холодной рукой до ее лба.
- Лэрд, какого черта? – зарычал мужчина и поймал в очередной раз подвернувшегося под руку Питера, быстро и тихо ему что-то втолковывая и чуть ли не пинком отправляя прочь.
- Так, садись, - ее буквально доволокли до дерева и усадили рядом с ним.
- Не переживай, все будет хорошо, - профессор смотрел на нее как на ребенка, успокаивая и утешая.
- А что-то плохо? – негромко уточнила Лэрд, плотнее кутаясь в собственный свитер.

Ривер едва ли могла сосчитать, сколько часов она тряслась на заднем сидении раздолбанной машины, которую Питер, бедный маленький мальчик, которого отправили с ней до ближайшей более или менее крупной больницы, искал у местных. Как ему это удалось – она не знала до сих пор, машину вел лихой парень, на вид младше самого Питера раза в два. Студент же был сосредоточен на дороге, но время от времени очень взволнованно оборачивался на Лэрд, которая на кочках подпрыгивала на своем месте и регулярно билась головой. Он же осторожно поднял ее и довел до больницы, осторожно прикасаясь к плечам своими мокрыми от пота ладонями, усадил как можно более бережно и ломанулся пытаться объяснить персоналу, что же ему здесь было нужно.
Ривер медленно сползала по стене, которая была ужасно холодной и неприятной, а оттого так не хотелось к ней прикасаться. Девушка пыталась держать себя в вертикальном положении, но опускалась все ниже и ниже.

- Доктор, вы говорите по-английски? - когда в приемный покой зашел единственный белый человек на, кажется, континент, всклокоченный, грязный и, кажется, ужасно вонючий за десять часов дороги Питер бросился к нему и схватил мужчину за руку. Он буквально вцепился во врача, словно тот был последней надеждой человечества на выживание.
- Доктор, пожалуйста, помогите. Мисс Л очень плохо, у нее температура, - тараторил мальчишка, буквально тряся доктора за руку, в которую вцепился.
- И не надо отрезать мисс Л руку, она... Она... Она... - он начал заикаться от волнения и переполняющих его эмоций.
- Она такая классная, ей надо быть с руками, - закончил свою речь парень и поволок врача к почти лежащей на скамейке Ривер. Девушка с трудом открыла один глаз, услышав голос студента, но вместо Питера увидела призрак своего прошлого, призрак Нью-Йорка, все такой же лохматый и кудрявый, как она помнила.
- Привет, Шон, - она подняла здоровую руку и слабо ей взмахнула, а потом снова уронила на живот.
- Питер, скажи, пожалуйста, доктору, что у меня галлюцинации, - негромко заметила и снова закрыла глаза, окончательно сползая в лежачее положение на скамейке.
- Доктор, помогите, - взмолился мальчишка, смотря на врача с невероятным отчаянием.

- Закари? - Питер явно не сразу понял, о чем идёт речь. Он настолько переволновался за последние сутки (ведь сначала мисс Л столько разговаривала только с ним, а потом ей было так плохо), что мыслительный процесс вне рыжей давался мальчишке очень и очень сложно. Но он не зря был заучкой, и поэтому сопоставить факты все же смог.
- Его зовут Закари? - Питер как будто не спешил доставать кролика мисс Л, а просто стоял и пялился на мужчину, который знает имя этого кролика. Но взгляд доктора Питеру не понравился совсем, поэтому мальчишка быстро, но жутко неловко полез в свой рюкзак и вытащил оттуда за заднюю лапу кролика мисс Л и не успел его удержать в пальцах.
- Но... - впрочем, вопросов дальше он задавать не решился.

Вокруг Ривер что-то происходило. Она время от времени реагировала на голоса или движение рядом и открывала глаза, вырываясь из липкой полудрёмы, которая не приносила ни облегчения, ни отдыха. Чаще всего она видела рядом с собой призрак, который старательно прятала в своих мыслях, но сколько бы она ни старалась, он рано или поздно появлялся там. Иногда чаще, иногда реже. А теперь и вовсе Шон появлялся темной тенью на краю сознания. Ривер раз даже попыталась поймать руку Киллорана, но пальцы сжали только мех Закари.

- Мисс Л, а вы знакомы с доктором? - Питер явно считал своим долгом дежурить около Ривер. Не есть, не спать, а охранять девушку от неведомых опасностей, пока ей было плохо, чтобы стать рыцарем без страха и упрека. И, в идеале, получить поцелуй от прекрасной дамы. И в его планы явно не входили знакомые мужчины Ривер. Мальчишка ерошился как воробей, когда Киллоран возникал в его поле зрения, и уж тем более когда тот разговаривал с его мисс Л или, Господи помилуй, прикасался к ней.
Но доктор Киллоран был жесток к горячему юношескому сердцу и дежурить круглосуточно у постели мисс Л не разрешал. Питер не знал, почему он так страстно ненавидит Шона, но где-то под неровно загоревшим лбом у него неприятно шевелилось плохо сформулированное предчувствие беды и ощущение, что перед ним - соперник. Даже несмотря на то, что при нем общались они не слишком много, обсуждая все больше состояние руки мисс Л, смутная тревога никак не могла его покинуть.
- Да, он... - Ривер замолчала, вспоминая их первые встречи с Шоном. Как медбрат, заходя ее проведать, оставался чуть дольше положенного чтобы спросить, как она дошла до такой жизни, и слушал все ее бесконечные истории о бешеных белках в парке и китайских драконах.
- Лечил меня в Нью-Йорке, пару раз, - она невидящим взглядом смотрела на стену, словно пытаясь разгадать, что сейчас делает Шон.
Питер что-то нечленораздельно мычит, пока Ривер переводит на него взгляд.
- Тебе нужно вернуться в лагерь, - она была серьёзна и строга, чего мальчишка явно не ожидал.
- Но как же...
- Ты со мной собираешься торчать неделю? А если меня оставят на две? - она нахмурилась, и Питер явно поник.
- Ты же не можешь пропустить самое интересное в экспедиции, - она ласково улыбнулась мальчишке.
- А как же вы? Вы же пропустите самое интересное, - и столько детской, очаровательной обиды было в этом голосе, что Ривер едва не рассмеялась.
- Тогда тебе нужно все очень хорошо запомнить, а лучше - записать, и обязательно мне рассказать. Идёт?
- Но...
- Все со мной будет хорошо, не переживай, доктор Киллоран обо мне позаботится, - так странно произносить это вслух, особенно сейчас.
Питер не стал говорить, что именно это тревожит его куда больше, чем состояние Ривер.

Доктор Киллоран... Не медбрат, не даже мистер медсестра, а именно доктор. В этом разительном изменении Ривер не замечает ничего зазорного. Так, словно именно так и должно было быть всегда. Она возвращается с улицы, проводив Питера, и вдруг замечает Шона, который разговаривает с маленьким пациентом, который лезет ладошками к темным кудрям, путается в них. А она - смеётся слишком громко, а оттого оба обращают на нее внимание.
- Привет, - ей ничего не стоит сесть рядом с малышом и протянуть ему здоровую руку, на которую переместились все браслеты и фенечки (никто в больнице так и не смог ей доказать, что она не может их носить на здоровой руке).
- Тебе нравится? - вероятнее всего, малыш ее не понимал, но Ривер уже снимала один из своих ярких браслетов и протягивала их маленькому герою, отвлекая его толи от копны волос Шона, толи от процедуры, которую должны были с ним сделать.
- Я никогда не была сильна в математике, но моим подсчетам, у тебя уже должна закончиться смена, - Ривер встала и потянулась. Спустя несколько дней, когда ее окончательно перестало лихорадить, ей уже сложно было усидеть на месте. Но возвращаться в экспедицию ей было строго-настрого запрещено. Спорить с логикой этого решения она не стала. То ли дело было в том, что она прекрасно понимала, что если она снова окажется в лесу, обработка раны перестанет волновать Ривер, и, вероятнее всего, спустя неделю она вернется в больницу в том же состоянии.
- Прогуляемся? – в больнице, несмотря ни на что, Шон всегда был на работе, а потому Лэрд, следуя негласному правилу, никогда не позволяла себе лишнего ни в разговорах, ни в движениях, хотя регулярность попадания Лэрд в госпиталь могла соревноваться только с приступами ипохондриков.
Вероятнее всего, если бы она была единственным клиентом своей страховой компании в Нью-Йорке, страховая бы разорилась.
- Хотя бы во двор, - она изобразила то самое, известное выражение лица кота из Шрека, пытаясь привычно разжалобить Шона.
Она много раз представляла себе эту встречу. Сначала, примерно каждые двадцать минут – как снова и снова будет повторять, что не хочет его видеть. Как выскажет еще много горячих речей, которые заучивала наизусть, вспоминая, что еще болезненного и колкого забыла сказать, переписывая этот монолог на более длинный и жесткий. Потом, уже реже, где-то раз в день, – что все же выслушает Шона. Молча и гордо, сжав губы и, обязательно, чуть вскинув подбородок. Потом, уже раз в неделю, что все же спросит, что же двигало его поступками. Задаст тысячу вопросов, чтобы понять, чем же она была хуже.
А потом, спустя несколько месяцев, она и не заметила как, она перестала об этом думать. Перестала пытаться найти варианты встречи. Перестала придумывать, как найти контакты. Просто приняла все как данность.
В конце концов, жизнь на этом не закончилась. Она замерла, замерла надолго, и замирала иногда сейчас, когда Ривер вдруг, незаметно для себя, вспоминала что-то приятное, долго смотрела в одну точку.
Пустота внутри так и не заполнилась. Она останется с ней навсегда – что бы ни говорили о целительных свойствах времени, просто в какой-то момент она перестала засасывать в себя все эмоции. В какой-то момент Ривер просто удалось подружиться со своей пустотой. Принять то, что у другого человека есть чувства и желания, которые идут вразрез с ее. Понять, что это – жизнь, и она такая: сложная, многогранная, в которой не бывает простых ситуаций и решений. Она не похожа ни на фильм, ни на роман, и даже на безумный мультсериал. Она просто есть, и не стоит пытаться управлять в ней кем-то кроме себя.
И, когда до нее это, наконец дошло, она почувствовала благодарность. За те эмоции, которые испытывала. За ту радость, которой хотелось делиться. За то счастье, которое разливалось в груди, когда она смотрела на Шона. И с этой благодарностью она жила сейчас. И с ней же смотрела на доктора Киллорана. С благодарностью – и только.
- Африка тебе к лицу…

Вынужденное заточение в стенах больницы всегда давалось Ривер очень трудно. И, если в Нью-Йорке она еще умудрялась развлекать соседей по несчастью разговорами или совершенно случайно заговаривать зубы санитаркам или старшей медсестре (это не говоря уже о том, что на Шона в то время вываливались целые опусы, по объему сопоставимые примерно с Илиадой Гомера). Здесь же Рив было невероятно скучно. Во-первых, для действительно интересных диалогов ей не хватало собеседников. Отвлекать персонал от работы в тех условиях, где они находились, даже всегда беспардонной Ривер казалось верхом бестактности. В наличии до последнего часа у нее был только Питер, да и он, если уж смотреть правде (не дай бог самому подростку) в глаза, но этот факт Лэрд искренне не радовал. Больно паникующим был парень. Уж она-то в его возрасте, ух, спасала петухов от казни (неудачно, но все же), бегала от разъяренного племени и за грузовиком с кучей незнакомых людей. Она застревала за тысячи километров от дома и искала ночлег, когда ее в очередной раз обворовывали. А Питер… Заикался, когда с ней разговаривал… И Ривер бы поняла, если бы у парня были проблемы с речью, но нет, заикался он когда разговаривал с ней. А еще смотрел так, словно она его только что побила (пару раз у Ривер даже была мысль, что она лунатила или подхватила где-то раздвоение личности, и реально побила мальчишку), и от этого Лэрд становилось еще тоскливее. А уж находиться с ним в одном пространстве даже несколько часов посещения становилось с каждым часом невыносимее. К тому же, ее собственные мысли занимал Шон. Она хотела с ним поговорить, спросить у него, как он тут оказался, нравится ли ему, и еще задать примерно сто пятьдесят вопросов о нем и об Африке (надо сказать, в этом списке не значилось ни одного вопроса про их расставание или его бывшую – как вообще это может быть интересно, когда вокруг – такая прекрасная и огромная Африка?), а потому сейчас она радовалась и возможности выйти из палаты, само нахождение в которой казалось ей грехом. Здесь, где не хватает ни людей, ни коек, ни лекарств, а половина пациентов после приема наведывается к шаману, она занимала место и расходовала столь необходимые сейчас ресурсы.
Рив глубоко вздохнула и потянулась на свежем воздухе. И уже было открыла рот, чтобы задать хотя бы один из ста пятидесяти вопросов, которые собиралась адресовать Шону, когда он поставил ее в тупик своим заявлением.
- За что ты извиняешься? - Ривер на мгновение даже замерла, пытаясь понять, что именно имеет в виду Шон.
Он извиняется за факт их встречи в этом забытом древними богами месте? Она так напряжённо пыталась понять, к чему эти изменения, что, вероятно, при отсутствии постороннего шума можно было бы услышать, как поскрипывают ее извилины.
- Зачем ехать в другое место? Чтобы что? - логика этого диалога была настолько далека от Ривер (нет, конечно, она никогда не была гением математики и вообще, если быть откровенными, хорошо разбиралась только в том, что было ей интересно, но какие-то базовые вещи до Лэрд иногда было можно донести), что у нее потихоньку начинали вскипать мозги. Она уже начала было строить гениальные предположения, когда Шон во второй раз ее озадачил. Но на этот раз еще и обидел.
- В смысле – придумывать? Да когда я вообще тебе врала? – Рив аж задохнулась от возмущения. Да она никогда в жизни!
Да как вообще у Шона совести хватило такое сказать?
Да как у него язык вообще не отсох?!
- Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти! – Ривер захлебывалась от возмущения. Она все же думала, что спустя полгода без единой вести, Шон спросит у нее что-то другое, но никак не обвинит во лжи.
- У нее… него… не знаю, не важно, были такие умные глаза. Знаешь, я даже поверила в теорию эволюции. А он выглядел так, словно прямо сейчас повторит подвиг своих предков! Я решила изучить поближе, ведь только представь, какое бы это было открытие, какая сенсация – оказаться в непосредственной близости с прорывом эволюции, лично познакомиться с новой ветвью развития! Да что там, я могла стоять у истоков новой цивилизации – это ведь намного круче, чем изучать древние руины. Но новая цивилизация не пошла на контакт и решила начать войну с человечеством. Видимо, за годы притеснения. Короче, я пыталась поделиться едой, а на меня напали. И теперь мне остается только надеяться, что я не стану врагом вообще всех обезьян на планете, вот, - Ривер обиженно поджала губы.
- Меня куда больше волнует то, что не хватает лекарств и места, а я лежу и занимаю койку, трачу кучу медикаментов на укус обезьяны. Даже если этот укус положил начало межрасовому конфликту нового тысячелетия, я не хочу быть причиной того, что не окажут помощь кому-то, кому она нужнее, чем мне.

Если бы людей можно было вернуть по гарантии, Ривер стоило бы вернуть на завод-изготовитель еще десяток лет назад, когда уже заканчивал формироваться характер, когда становилось понятно, что путного из этой девицы выйдет мало, а у любви к путешествиям только корень похожий.
Ривер всегда состояла из противоречий, сочетаний не сочетаемого, и дело было вовсе не в стиле одеваться, а в самой ее реальности, где наука так плотно переплеталась со сказками, что границы миров размывались до предела.
Так, мисс Лэрд несмотря на способность сочувствовать каждой живой твари, каждому жучку и паучку, что встречался на ее пути, была далека от реальной эмпатии, и своим сочувствием и желанием помочь гораздо чаще делала только хуже, абсолютно не понимая, в чем проблема и почему на нее снова и снова ругаются или обижаются.
Вот и сейчас, смотря на хмурого Шона, она совершенно не догоняла, почему он выглядит и ведет себя… как Шон, которого окатила из лужи пролетевшая мимо машина и он уже успел обматерить безрукого, безглазого и лишенного еще половины жизненных органов водителя.
Ну то есть очень нерадостно выглядит.
Но даже столь полное и красочное сравнение, выстроившееся в голове Лэрд не помогло дойти до тайн мироздания… Ну то есть допереть, почему же Киллоран так хреново выглядит и так странно себя ведет.
Да что уж там, она не могла сформулировать странности поведения Шона, но то, что он ведет себя откровенно странно, замечала определенно. Вот, даже с ее историями всего со второго раза соглашается. Может быть, у него просто жар?
Или малярия?
- Да, с медицинским образованием здесь, прямо скажем, не слишком здорово. Ты в курсе, что местный врач, кажется, Франк, учился в России? Как же этот город… Самара? Нет, как-то по-другому, Смоленск, точно! Мы с ним по-русски даже поговорили… - Ривер задумчиво сморщила нос. С тех пор, как она пришла в себя после лихорадки, она умудрилась попытаться пообщаться со всеми, кто согласился с ней пообщаться, даже если эти люди не знали ни одного из языков, которые знала она сама.
Кого вообще этот языковой барьер когда останавливал?
Отличительной особенностью Ривер всегда было уважение к чужой вере. Она могла до хрипоты отстаивать то, что важно ей, но никогда не осуждала. Вот и сейчас не стала спорить с верой ли Шона, с попыткой ли убедить ее в том, что она никому не мешает в этом госпитале, но собственные выводы сделала молча и ловко перескочила на другую тему, с той легкостью, в которой не понять, привычно ли рассеянна Ривер, или ей просто захотелось поговорить о чем-то более интересном.
Она вообще не любила обсуждать то, на что не может повлиять здесь и сейчас, и оттого ей становилось грустно. Так, например, она не могла помочь ни всем голодающим детям и взрослым стран третьего мира, не могла спасти всех рыб и птиц, погибающих от пластика, не могла сделать больницы в Африке, а потому обсуждения подобных вопросов она старательно избегала, чтобы не расстраиваться.
- Да, мне уже лучше, - она кивнула. Рука, когда меняли повязки, уже не была похожа на кусок протухшего мяса, болела гораздо меньше и рану перестало дергать.
- Спасибо, - все же произнесла слово благодарности, чуть склонив голову набок, чуть внимательнее разглядывая Шона. Африка будто добавила ему возраста, серьезности, сосредоточенности. Ривер тонко чувствовала людей, которые находились на своем месте, и восторгалась ими, их поведением, их рассказами, их манерами, их образом. Шон сейчас казался ей человеком из другой реальности, просветленным, нашедшим свой путь. Не сказать, что Ривер верила в предназначение каждого человека, но кожей чувствовала, что Шон свое исполнял прямо сейчас. И от этой мысли ей стало тепло. Она ласково улыбнулась Киллорану и сделала шаг к нему, протягивая руку к непослушной кудряшке, упавшей на его лоб, и осторожно ее убирая кончиками пальцев здоровой руки.
- Как ты здесь оказался? – в ней была лишь искренняя заинтересованность, больше интереса от нее могли получить только археологические находки.
- Как ты тут вообще? – она часто представляла себе их встречу. Думала, что в ней будет злость или ненависть, но ни того, ни другого в душе Ривер не оказалось. Она словно смирилась с тем, что отношения между ней и Шоном закончились, и не желала их выяснять дальше. Ей просто хотелось знать, как у него дела.